Петр Продан. Избранное. "Русская премия", 2008, Прага |
Писатель, гражданин, педагог. Иван Губаль
Эпоха Подкарпатской Руси. Стихи
Синевирская Поляна. Стихи
Из моего детства (Отрывок из автобиографической книги)
Петр Продан в молодостиПисатель, гражданин, педагог
Поэт и прозаик Петр Степанович Продан принадлежит к старшему поколению представителей творческих кругов Закарпатья, т.н. плеяды «вакаровцев». Он родился 3 августа 1919 года в селе Горбки Виноградивского района Закарпатской области в многодетной семье железнодорожника. Отец Степан Продан был участником Первой мировой войны, попал в плен, пережил много трудностей. Вернувшись домой, устроился работать на железнодорожную станцию в поселке Королево, где трудился до пенсии. Был примером самоотверженного отношения к работе, выполнения отцовских обязанностей для своих детей – семерых сыновей и одной дочери. Мать – Мария Сочка, уроженка соседского села Сасово, из семьи хлеборобов. И отец, и мать были малограмотными, окончили только церковно-приходскую школу, которая больших знаний на давала. Однако имели врожденный ум, были добрыми и мудрыми воспитателями своих детей. Отец по вечерам читал Библию, советовал детям запоминать наиболее важные эпизоды, которые повествовали о человеческой честности, достоинстве, умении жить среди людей. Петр очень внимательно относился к чтению главной церковной книги, помнил многие пассажи и пересказывал их другим.
Родители с пониманием относились к учебе детей, требовали, чтобы они систематически посещали школу, прилежно учились, надлежащим образом вели себя и в то же время втягивали их в посильную работу по дому: присмотр за животными, посевами в поле, заготовка дров на зиму. СПетр Продан - зрелостьчитали, что детей необходимо воспитывать, закалять физическим трудом, приучать к честному исполнению обязанностей. Школа родителей оказалась основательной – Продановская яблоня разрослась в Горбках во всей красоте, щедро плодоносила. Пятеро сыновей – Василий, Иван, Федор, Петр, Юрий получили высшее образование, стали учителями, не отставала от них и сестра Мария, окончившая Мукачевскую учительскую семинарию, а Михаил и Степан занялись выращиванием хлеба. Родители тешились, семья слыла счастливой.
Когда Петр с отличными оценками окончил четыре класса народной школы в родном селе по предложению старшего брата Ивана и по согласию родителей он поступил на учебу в горожанскую школу в городе Севлюш (теперь Виноградив). В этом были свои трудности. Петру приходилось каждый день преодолевать пешком пятикилометровую дистанцию от родного села до станции Королево, а оттуда ехать поездом до Севлюша. Но это мальчика не останавливало. Он терпеливо выполнял свою дорожную программу и своевременно появлялся на уроках. Внимательно слушал объяснения учителей, хорошо учился, с удовольствием помогал одноклассникам, в положительном плане выделялся в классном коллективе. Петр увлекался гуманитарными науками, особенно историей и литературой, сам в это время начал писать стихи.
После окончания горожанской школы в 1932 году Петр Продан продолжил учебу в Хустской гимназии. Здесь обучалось много парней и девушек с восточной части тогдашней Подкарпатской Руси. Большинство учебных предметов преподавали украинцы и русские, эмигранты, приехавшие из восточных областей Украины. Они установили очень высокие требования к знаниям обучающихся, поэтому Петру Продану пришлось усидчиво овладевать знаниями, чтобы доказать, что попал он, бедный сельский паренек, в гимназию неслучайно. И сумел доказать. Успевал по всем предметам, писал стихи и прозаические произведения. Особенно плодотворной стала его работа с приходом в Хустскую гимназию выпускника Карлова университета в Праге Петра Линтура. Он преподавал историю, русский язык и литературу, вел библиотеку гимназии, организовал работу литературного кружка, который впоследствии разросся и стал литературной школой. Сюда пришел за наукой и Петр Продан. Занятия литературной школы проходили в гимназической библиотеке, где кружковцы читали свои произведения, обсуждали их, учили теорию литературы, проводили вечера в актовом зале. Вместе с Проданом членами литературной школы были Дмитрий Вакаров, Иван Чендей, Василий Сочка, Кирилл Галас, Михаил Симулик, Дмитрий Лазар, Николай Меленич, Николай Сокач, Михаил Шпицер и другие литераторы. Петр Линтур советовал студийцам свои лучшие произведения посылать в редакции газет и журналов. В конце 30 ых годов стихи Петра Продана были напечатаны в газетах «Русская правда», «Русское слово», «Русский народный голос». В 1940 году вышел сборник стихотворений «12» (Сборник стихов 12 угро-русских поэтов). В него вошли и несколько стихотворений Петра Продана. Впоследствии, в 1941 году, руководитель литературной школы Петро Линтур собрал, отредактировал и издал сборник сочинений литстудийцев Хустской гимназии «Будет день», куда вошли восемь стихотворений и два рассказа Петра Продана…
Среди литстудийцев гимназии Петр Продан был одним из лучших, чьи стихи отличались художественной зрелостью, разносторонностью видения проблем, особой задушевностью. Искренний и открытый, он тянулся к друзьям-литераторам, ценил их и дорожил их дружбой. Учась в Хустской гимназии, он долгое время жил в православном общежитии с Кириллом Галасом, Василием Валем, Иваном Чендеем. По вечерам сидели допоздна, обсуждали прочитанные книги, напечатанные стихи, гимназические дела. Еще больше оживилась культурная работа, когда среди преподавателей гимназии появился еще один известный литератор края – поэт Андрей Карабелеш. Возможность общаться с этим выдающимся человеком приносила Петру Продану неоценимые минуты радости и творческих озарений, давала ему талантливые импульсы постижения мира. В числе близких друзей был и Дмитрий Вакаров, которого Петр Продан ценил не только как способного поэта, но и как талантливого музыканта, организатора, смелого и откровенного юношу, который в своих стихах призывал к освобождению края, к созиданию счастливой жизни на многострадальной закарпатской земле.
В 1940 году после окончания гимназии Петр Продан вместе с Кириллом Галасом и Иваном Вейконем поступил на учебу в Будапештский университет. Жили в общежитии. Приходилось преодолевать много трудностей, ибо помощь от родителей была минимальной, но он старался выполнять учебную программу, заниматься творчеством. Именно в студенческие годы подготовил к печати свой первый сборник поэзий «Яблоня», который был издан в Ужгороде в 1942 году. В сборнике собрано тридцать поэтических сочинений. В них автор воспевает родной край, который бесконечно мил его сердцу, восхищается удивительной красотой природы и гармонии мира, с болью говорит о тяжелой жизни своих соотечественников.
В университете Петр Продан на славянском семинаре познакомился со многими обучающимися здесь студентами-литераторами: сербами, хорватами, словаками. Поддерживал с ними тесные творческие связи. Война прервала обучение.
После освобождения Закарпатья Петр Продан работает учителем русского языка и литературы Хустской средней школы, спустя некоторое время – в Хустском педагогическом училище, продолжает учебу в Ужгородском государственном университете, который с отличием заканчивает в 1959 году. С 3 сентября 1951 года работает два года директором семилетней школы в селе Синевирская Поляна Межгорского района, а с сентября 1953 года до выхода на пенсию (1984 г.) – директором восьмилетней школы в селе Вучковое этого же района. В родном селе встретил свою будущую супругу Елену, медицинского работника, которая была направлена с Винницкой области на работу в Закарпатье. В 1954 году они поженились. Вырастили троих детей – двоих сыновей и дочь.
Возглавляя длительное время, педагогический коллектив школы, Петр Степанович работает по зову сердца, проявляя большие организаторские способности и находя «ключики» к сердцам учителей и учеников. Учит их высокой культуре, интеллигентности, честному и добросовестному отношению к исполнению своих обязанностей, свободе мышления и творческому отношению к жизни. Его уважение и любовь к каждому, толерантное отношение и справедливые требования к каждой личности сплотили школьный коллектив, принесли свои положительные плоды. Петр Продан не только занимается педагогической деятельностью, но и активно включается в общественную работу села, организовывает кружки самодеятельности, проводит культурно-просветительские мероприятия, стремится внести в жизнь маленького закарпатского села «души прекрасные порывы». За это был удостоен звания «Заслуженный работник культуры УССР».
Еще в годы учебы в Будапештском университете сочинения Петра Продана печатались в «Литературном альманахе» (1943 г.), который вышел в серии «Библиотека угро-русских писателей», а также в начале сороковых годов в «Студенческом журнале», издававшемся в Братиславе. В послевоенный период подборки стихотворений Петра Продана печатались на страницах областных газет «Закарпатская правда», «Молодежь Закарпатья», в журнале «Карпатский край» (1991 г.). Два рассказа и поэма «Мария» были напечатаны в календарях Общества Духновича за 1995 и 1996 год. Подборки стихов печатались в антологиях «Поэзия Закарпатья 1939-1944 годов» под редакцией Олега Грабаря в Пряшеве (1957 г.), «Поэты Закарпатья» (антология закарпатской поэзии 16 в. – 1945 г. Пряшев, 1965 г.). Сочинения Петра Продана встречаем в сборниках «Вещий огонь», Ужгород, 1974 г., «Хуст над Тисой», Ужгород, 1992 г., «Литературная Виноградивщина», Виноградив, 1995 г., в антологии «Закарпатская поэзия 20 века», Ужгород, 2003 год.
Сама фигура писателя Петра Продана – это целая эпоха, в которой собраны глубокие знания родного края и его обитателей. Его характер до краев полон человеческой добротой, скромностью, сердечным, доброжелательным отношением к людям, неиссякаемым оптимизмом и трудолюбием. Совесть писателя чиста, как горный ручеек, ведь питает его щедрая, отданная людям душа.
Иван Губаль,
литературовед, 5.10.2003
Эпоха Подкарпатской Руси. Стихи
На Дунае
Еще не подняла волна волну другую…
Лишь легкий всплеск касается весла.
И ветер даль колышет золотую…
Но подан знак, и лодка поплыла.
Так сказка началась… Дунай в разливе,
Роняет серебро из сонных рук…
Резвяся набегает вал сонливый,
И исчезает с тихим шумом вдруг…
Над гладью вод ты что-то разглядел,
То голубь белый быстро пролетел.
На мачте корабля он след оставил.
Стемнело. К вещим огонькам уж глаз
Прикован. Дома вспомнишь ты не раз
И не забудешь: сам ты лодкой правил…
«Яблоня», Ужгород, 1942
Осень
Поля бледнеют. Берега реки
Черней и безголосей ныне стали…
Плывут неясно из заснувшей дали,
Ложатся на поляны голоса секир…
Заснули в желтизне следы дорог…
Над лесом стали собираться тучи,
И стаи белых облаков летучих
Садятся, будто птицы, на острог…
Я у окна. Гляжу. Даль – в кружевах.
Там – темный лес. Здесь – улица проходит.
И женщина с ребенком на руках
По пыльной улице с утра до ночи бродит…
Прислушалась… О, вновь секиры из дубравы!
И ей, и мне – в сердца, в сердца их стук направлен…
«Русское слово», 23.09.1942
Синевирская Поляна. Стихи
Стихи матери
О, нет, не пережил с тобою я разлуки:
Твой дивный образ предо мною каждый час.
Как в годы ранние, берешь меня на руки
И согреваешь день мой теплотою глаз.
Шаги несмелые мои, но ты все дальше
В простор белеющих полей ведешь меня.
И близким кажется нам счастье наше,
И не боимся мы прихода дня.
Опять встречаем шум наполненных колосьев.
Ты говоришь, что здесь ты родила меня,
Что сны мне август дал,
Что с поля ветер носит
Цвет васильков в мои глаза.
И дымка голоса плывет по-над полями,
Сплетаясь с крыльями родного ветерка,
С минутами, сплетаясь и с годами…
О, знаю, матери слова живут века.
1958
Сон детей
Только утром ранним солнца первый луч
К нам в окно заглянет, выйдя из-за туч.
Зашумят легонько ветви ивняка.
Улыбнутся дети, встанут, а пока –
Взявшись за руки, так тихо дети спят,
Золотые звезды к ним в окно глядят…
Только утром ранним солнца первый луч
К нам в окно заглянет, выйдя из-за туч.
Зашумят легонько ветви ивняка.
Улыбнутся дети, встанут, а пока –
Взявшись за руки, так тихо дети спят,
Золотые звезды к ним в окно глядят…
1963
Из моего детства
(Отрывок из автобиографической книги)
Дом наш в пору моего детства всегда был полон людей. Это был обычный саманный дом, состоявший из двух комнат и сеней между ними. Пол в доме был глиняный. Его часто обновляли, нанося сверху тоненький слой светлой желтой глины, и он становился гладеньким и прохладным. Слева от сеней была большая комната с двумя постелями вдоль стен, ладой - сундуком под образами и столом посередине, окнами выходившая на единственную в селе улицу. Другая комната была поменьше, но тоже светла и уютна, в ее окна заглядывал сад. В сенях располагалась печь, в которой мамка один раз в неделю пекла хлеб. Чаще всего из мелайной – кукурузной муки, реже – из ржаной, и только к большим праздникам старшие братья везли в Веряцю в млин пшеницу, которую берегли для особых случаев, и из пиклеванной - белой муки мамка выпекала хлеб, от которого нельзя было оторвать глаз.
Среди тех, кто чаще всего бывал в нашем доме, была бабушка из Сасова - мачеха моей мамы. Мать недолюбливала ее, обвиняя в каких-то несправедливых вещах из поры ее молодости. Но при этом радовалась ее приходу, просила остаться подольше и ничем ее не стесняла. Бабушка была высокая и стройная женщина с приветливым миловидным лицом. Она любила носить одежду, подчеркивавшую цвет ее голубых глаз, поэтому нам казалось, что с ее приходом в доме становится светлее, и мы ее упрашивали оставаться подольше. Спокойная и сосредоточенная, она садилась в углу, иногда целый день не выходя из дому, и они с мамой подолгу разговаривали, вспоминали прошлое. Умерла она внезапно. Уже подростоком я ездил в Сасово, родное село моей матери, на ее похороны. Был летний солнечный день. Хоронили бабушку на кладбище на краю села. Прямо оттуда я подался домой пешком...
Дедушек своих ни по отцу, ни по матери я не помню, их к тому времени, с какого я себя осознаю, уже не было в живых. Кое-что о них мы знали по рассказам родителей. Мамка часто вспоминала своего отца, умершего, когда она была подростком. Высокий и сторойный, он отличался мужественной красотой, рано овдовел, женился вторично. Часто и малоуспешно ездил на зароботки, где-то вдали от дома и заболел. О его болезни мать рассказывала подробнее. Особенно часто повторяла те слова, которые он говорил ей с блестящими от слез глазами, подзывая к своей кровати и гладя по головке.
Отец был менее многословен и мало говорил о деталях, связанных с его родителями. Я запомнил только то, что они жили в Горбках, были хорошими газдами, имели домашний скот, коров, коз, овец. Особенно сочно отец описывал волов, любимую скотину его отца. Я ясно представлял их, светло-серых, упитанных, с длинными рогами, таких огромных красавцев, спокойно бредущих по полевым дорогам и сельской улице. Дополняя эти рассказы, мать утверждала, что предки отца были первыми заседичами - поселенцами в нашем селе. Она то и поверила нам разные случаи из их жизни.
Невдалеке от нашего дома на противоположной стороне улицы стоял старый, выделявшийся высокой соломенной крышей и дубовыми дверьми с засовами, дом Барзулки. Анна Барзул была вдовой. Жила она со своей дочерью Мартой, семнадцатилетней девушкой. Вдова отличалась статной фигурой и буйными с проседью волосами; она слабо слышала, поэтому пристально глядела на собеседника, улавливая движения губ, и по ее глазам было видно, понимает она или нет. Девушка же славилась своей красотой, поэтому по вечерам здесь собиралось много молодых людей, парней и девушек. Справа от сеней располагалась большая комната, но она не вмещала всех пришедших на вечерницы. Вдоль стен с обеих сторон тянулись длинные, почерневшие от времени, лавицы - скамейки. Напротив дверей – дубовый стол, рядом с ним в углу с левой стороны широкая кровать, покрытая домоткаными из овечьей шерсти джергами - коврами, под образами – длинная лада, наполненная постельным бельем и одеждой. С правой стороны витыми веревками была прекреплена к потолку грядка – жердь, увешанная вышиваными обрусятами – рушниками. Вдоль стены под потолком висели тарелки с красивыми узорами, изготовленные специально для украшения комнат. Днем сюда свет пропускало единственное оконце, находившееся с правой стороны над широкой скамьей, ночью превращавшейся в место для отдыха. Два других окна в противоположной от дверей стене всегда были закрыты не пропускавшими свет занавесками. В углу, налево от двери, стояла большая печь со специальной лежанкой у стены, а также самодельная плита, в которой в холодные вечера потрескивал хворост, принесенный из дубового леса, росшего рядом. Дом вдовы находился в глубине зеленого двора с разными фруктовыми деревьями по краям. Справа при входе с улицы возвышалась красивая деревянная православная церковь с небольшой резной колокольней. Часто в воспоминаниях я вхожу в этот двор с затаенным чувством гармонии, взгляд мой обнимает церковные постройки, скользит по аллее фруктовых деревьев и взбегает на крыльцо приветливого дома.
Вдова Барзулка приходила к нам чаще всего. Иногда она появлялась утром и только к концу дня возвращалась домой. Она брала с собой какую-нибудь ручную работу, усаживалась в укромном месте и молча принималась за пряжу, вязала или вышивала. Мы были всегда рады ей, так как она приносила в дом какое-то тепло, была скромной и всегда с большой душевностью слушала маму, откладывая в самые выразительные моменты рассказа работу из рук. Маме приходилось упрашивать вдову, чтобы та взяла предлагаемую ей еду. Примечательным в ее характере было то, что она «не выносили ничего из дому», поэтому мама изливала ей душу, сообщала самое сокровенное. Хотя церковь была рядом с домом Барзулки, она по воскресеньям приходила к нам перед службой – общей молитвой, и уже от нас они вместе шли в церковь...
На одной из улиц верхнего конца нашего села жил Иван Леньо. Это был умный, очень общительный человек, стройный до худобы, с тонкими одухотворенными чертами лица. Выглядел не по годам молодо. Как и мой отец, участвовал в первой мировой войне, где лишился правой ноги. Ходил на протезе, что не мешало ему всякий раз по церковным праздникам преодолевать большое расстояние и приходить в церковь. Он обладал прекрасным приятным голосом, всегда пел на клиросе, был отличным знатоком церковного пения, которое без памяти любил. После возвращения с войны он женился, но вскоре овдовел. Жил с единственной дочерью Анной, девушкой среднего роста, всегда веселой и доброжелательной. Когда он приходил к нам, мать усаживала его так, чтобы ему было удобно слушать, угощала черным кавильом - кофе, который у нас в доме всегда был наготове, иногда просила попробовать голубцы из кукурузной каши или что-нибудь другое из того, что готовила в этот день.
Леньо умел слушать других, а также охотно соглашался о чем-нибудь рассказать. Чаще всего с отцом они вспоминали войну. Мы уже знали, как он был ранен в окопе, как побывал в итальянском плену, как возвращался домой. Безошибочно он называл города, где побывал. Большой любовью его была детвора. По воскресеньям и церковным праздникам в погожие дни мы собирались у него в сливовом саду и слушали его рассказы. Говорил он тихим приятным голосом. Лежа на теплой земле, мы внимали каждому его слову.
Бывали у нас и многие другие посетители: родственники, дальние и близкие соседи, друзья моих старших братьев. Была в этом и еще одна причина, служившая частому посещению нашего дома. Село по вероисповеданию было разделено между православными и униатами. Мои родители были православными. Мать, будучи очень добрым человеком, всегда была рада посетителям, создавала в доме ту атмосферу, которая всегда притягивала к нам людей. В особенности по религиозным праздникам и в зимнее время собирался после утрени - утренней молитвы полон дом тех, кому далеко было возвращаться домой, и, дожидаясь начала обеденной службы, они говорили о том, о сем. Забившись в угол, мы слушали разговоры взрослых. В воздухе витала чистота и духовность человеческих взаимоотношений. Чаще всего дискуссии велись на религиозные темы. Многие из присутствующих в хате знали хорошо библию, иногда останавливались на отдельных библейских выражениях, и каждый вносил свою долю в их толкование. На столе в такие дни лежала большого формата толстая библия, которую очень любил отец. Он читал с трудом, так как начальная школа в то время давала скудные знания, но библию читал часто по вечерам, иногда вслух, но чаще только шепотом. Впоследствии, помню, укорял меня, когда я стал приносить из школы тоненькие книжечки, почему я читаю их, а не библию. Церковных книг в доме было несколько, но наиболее красочными и запоминающимися были две: уже упомянутая библия и толковая псалтырь. Потом я узнал, что обе они были изданы в Киево-Печерской лавре во второй половине 19-го века и какими-то путями попали к нам. Почти всегда в такие дни бывал у нас наш священник, Василий Довбак в миру, отец Венедикт по-церковному. Это был образец истинной духовности и неиссякаемой терпеливости. Родился он в соседнем селе Веряця. Я помню его родителей, отца и мать. Уже пожилые, они отличались крестьянской крепостью и здоровьем. Он – высокого роста, стройный, с продолговатым лицом, грустными светлыми глазами. Она – вся в черном, тихая, круглолицая, и летом, и зимой одевалась в теплые одежды, на голове всегда носила красивую ширинку – платок. Вместе они каждое воскресенье приходили в Горбки, выстаивали богослужения, вслушивались в сочный голос любимого сына. Довбак, как и все православные священники, жил скромно. Был бескорыстным тружеником, сам заботился о своем пропитании и обо всем необходимом, обслуживал свою паству почти даром, ибо в то время приношения прихожан были более чем скудные. У Довбаки был небольшой клочок земли, на котором он выращивал не только овощи, но и сажал плодовые деревья, виноградную лозу. Ему принадлежал и весь Горбок – холм, покрытый низкорослыми деревьями дуба, граба, а также кустарниками, который для него купил его отец. Почва на холме была каменистой и неурожайной, челлениця, как ее называли у нас, и добиться на этой почве чего-нибудь путного было очень трудно, но у Довбаки это получалось. У него были хорошие сорта винограда; к нему обращались за помощью в этом деле, и он делился свои опытом со многими. Довбак к тому времени был еще молод, но уже прожил сложную жизнь. Из его рассказов я узнал, что он побывал на Балканах, в Греции и за океаном. Некоторое время жил на горе Афон. Об Афоне он рассказывал с особенной любовью, посетил там ряд монастырей. Он мог часами рассказывать о монастырских старцах, об условиях жизни в монастырях, о трудолюбии всех, кто там проживал. Живые, полные необычных нюансов его рассказы запоминались надолго. Но меня больше всего удивляло то, как этот молодой парень без гроша в кармане сумел побывать в стольких странах, пройти такую трудную школу жизни. Именно это знакомство со многими странами и людьми давало ему возможность, в сочетании с начитанностью и высокой эрудицией, составлять интересные повествования, добавляя в них случаи из реальной жизни или привязывая их к каким-нибудь моральным проблемам. Как священник он вкладывал всю душу в церковные богослужения, мог целыми часами пробыть в церкви, и за эту отданность его все любили.
В начале 30-ых годов 20-го века отец Венедикт задумал построить монастырь. Он сообщил об этом свои прихожанам, прося помочь, кто чем может. Православных в селе было тогда немного, так что ему пришлось расчитывать больше на свои силы. Деньгами на постройку церкви и жилых помещений ему помог отец. Место для строительства монастырской церкви было подобрано на вершине холма Горбок. К середине 30-ых годов моныстырь был построен. На первых порах там проживали и монахи, но потом он превратился в женский монастырь. Кроме девушек из нашего села, сюда приходили монахини из Хустского, Тячевского и других округов. К тому времени у подножия холма уже вырос двухэтажный корпус и хозяйственные постройки. Девушки были чрезвычайно трудолюбивы. На склонах гор они сеяи рожь, выращивали кукурузу, картофель, овощи, посадили фруктовые деревья и виноградник. В их комнатах было всегда уютно и опрятно. Они вышивали, ткали ковры, изготовляли теплую одежду для своих и монастырских нужд. Со многими из них я был знаком, так как они часто приходили к нам по тем или иным делам и очень тепло принимали нас у себя. Кроме отца Венедикта, в монастыре побывали и другие священнослужители. Запомнился мне очень способный монах, выходец из Тячевского округа отец Серафим (в миру Гайналий). Он организовал при монастыре хор, сам пел прекрасно, был очень привлекательным и умным. Проживал в монастыре некоторое время художник-иконописец Михайлов. Он писал картины на религиозные темы и пейзажи. Часто с мольбертом обхаживал окрестности села, охотно показывал свои зарисовки, держался с нами на равных...
Среди воспоминаний моего детства особое место занимают вичурныци –вечерние посиделки в доме. Когда-то они были органической частью сельского уклада и играли в особую роль в культурном развитии молодежи. Участвуя в них, парни и девушки взрослели, обретали навыки общения, усваивали опыт предыдущих поколений. Посиделки могли проходить в любом доме, но все же были отдельные дома, куда особенно охотно тянулись парни разных возрастов и девушки, как только они начали приобщаться к различного рода рукодельным работам. Долгими зимними вечерами они вышивали, пряли, дирькали – обрывали перья. Каждая семья в то время выращивала конопли, и к зиме накапливались ворохи готовой пряжи. Пряли вручную. Девушки сидели по обеим сторонам стола, и, если в хате наступала минутная тишина, то слышен был шум веретен, и блестели все удлинявшиеся светлые нити. Особой гордостью каждой девушки был кужиль, часто подаренный парнем и любовно разукрашенный узорами, особенно в нижней части, талпе, на которой девушка сидела во время работы.
В дом на посиделки девушки сходились засветла, иногда заставая хозяев за ужином. Вскоре стол устилали чистой скатертью, и в доме от этого становилось празднично светло. Над столом, прикрепленная к дощатому потолку, висела керосиновая лампа. Она освещала всю комнату, создавая таинственные тени по углам. Девушки принимались за веретена и посиделки начинались. Очень быстро длинные лавицы по обеим сторонам стола, лада, находившаяся в каждом доме напротив входных дверей у стены, были заняты склонившимися над рукодельем девушками. Настало время приходить парням, они рассаживались на стульях, стульчиках и на чем попало. Сначала все молчали, но потом комната стала оживать голосами. Оказалось, что у девушки, сидевшей скраю, упало на зымлю веретено. Как будто этого только ожидал сидевший рядом на стульчике парень, схватил его и начались торги. Чтобы получить свое веретено, девушка должна была поцеловать парня. Соглашалась не сразу. Все следили за игрой, вставляя свои слова, настроение было веселое.
...Как знать, может, парень целый день думал об этом поцелуе, да и девушка вынашивала в душу сокровенные мысли и ни с кем не поделилась. Молодость! У тебя все еще впереди! Заманчивая жизнь обещает осуществление всех радужных надежд... Все тебе под силу, никакие преграды не страшны...
Начало было положено. За этой игрой последовали другие, менялись участники, атрибуты, не менялось только одно – ощущение всепоглощающей молодости. Игры сменило пение, затем кто-то начал рассказывать выдуманные и невыдуманные истории. Мне хорошо запомнился Юрий Леньо. Низкий, коренастый, не имевший большого успеха в играх, он обладал большим даром рассказчика. Юрий ходил выпасать скот в ночное время, поэтому его повествование о ночных приключениях увлекало нас, будоражило фантазию. Многие места в окрестностях нашего села в моей детской памяти были связаны с каким-нибудь из его рассказов об упырях и прочей нечистой силе. Естественно, что он был бесстрашен и никогда не поддавался запугиваниям, а рассказывал так, что не верить ему было нельзя.
