Лауреат «Русской премии 2013»

Развитие русинского литературного языка на протяжении последних трех столетий было сопряжено с жизнью и деятельностью Мукачевской грекокатолической епархии. В конце XVIII- начале XIX века во времена епископа Андрея Бачинского в Подкарпатье достаточно отчетливо сформировались три стиля русинского литературного языка (КАПРАЛЬ 1999, 284-290); здесь же корни так называемого «язычия», языкового субстрата, который в дальнейшем выполнял функции литературного языка и в котором изначально преобладали элементы церковнославянского языка различных изводов, с привнесением некоторых особенностей тогдашнего великорусского языка и местных наречий (зачастую западнорусинских). Именно различное количественное соотношение этих языковых пластов и особенности их взаимосмешения определяло, в основном, все формы литературного языка русин на протяжении всего XIX и первой половины XX века.
Направление этого развития диктовалось прежде всего демократизацией, т. е. приближением норм литературного языка к живой разговорной речи русин. Наряду с этим естественным направлением развития на процесс языкового строительства у русин весьма заметное влияние оказывали иные факторы.
К середине тридцатых годов ХХ столетия оформились три языковых течения, которые условно можно обозначить как русофильское, украинофильское и собственно русинское. Не было единства среди русинского населения и в национальном вопросе. Буквально до прихода в Подкарпатье в октябре 1944 года красноармейцев бóльшая часть русин идентифицировала себя частью единого «руського» народа. Последний феномен во многом объясняет, с одной стороны, доминирование русофилов в культурнойжизни края на протяжении предшествующего столетия, с другой стороны, прохладное отношение местной духовной элиты к апологетам украинства, которые с начала ХХ столетия неоднократно наведывались из соседней Галиции. В глазах подкарпатских «руських» первой половины прошлого века сторонники украинской идеи представали дестабилизирующим элементом, способным расколоть дотоле единое, по их мнению, тело восточного славянства...

...Найденый мнов помежи папірями ученого у архіві Мадярськой Академії Наук непудписаный печатаный текст „Два небесн‰ листкы”, по невеликому намышляню помістив єм у сю книгу, бо-м бизювный у Годинковум авторстві сёго твора. Обы пересвідчити и вас, честовані читателї, подаву туй и фраґмент из ёго майпопуларной книжкы „Утцюзнина, газдуство и прошлость южно-карпатськых русинувъ”. Обадва тексты, як ми са видит, были написані в єден час. Мавши у первум рядї на тямцї молодых читателюв, поробив єм у подакотрых містах коментарії, де-м подав відомостї о містї первой публикації, дакотру шырьу ін-
формацію, из надїёв помочи читателю лїпше са розознати у представеных текстох. Даґде такой у текстї [у простых скобках] подаву русинськый варіант мадярськой назвы села, исправляву друбні печатні хыбы. Окреме у коментарії повуношовав єм подакотрі мароморошські слова, вадь мадяризмы, што были добрі познаті про Годинку и про нашых дїдув-білінґвістув, айбо вже не сут такі про днешню молоду ґенерацію... Ажбы лем мадяризмы... Вже са и не чудуву, кедь подакотрый молодый леґінь вадь дївка з околицї Хуста ци Тячова, кедь чувут з моих уст слово Мараморош, звідавут са: „Ба де сесе, пане вчителю?”. Читайте булше, мої солодкі братчикы, ги знав са озывати ґу своюй авдіторії славный мараморощан, великый патріот своёй малой утцюзнины, мадярськый академик Антоній Годинка, автор сёї книгы.
Понахожовані матеріалы вшорив єм, накулько годен єм быв, у хронолоґічнум порядкови у двох, признаву, доста условных, роздїлах „Наука” и „Белетрістика”. У прилогах поміщені сут матеріалы, появені в ужгородськых новинках, котрі мечут світло на поставу Антонія Годинкы и Годинкову добу, пером ёго сочасникув. Уважавучи и на научный інтерес, старав єм са максімално точно передати вшиткі особеностї языка ученого (по возможности звіряв єм з рукописами, што хранят са в архіві Мадярськой Академії Наук), вадь тексты новинок, у котрых, жаль, доста много печатных хыб. Подакотрі исправляв єм, инші лишив єм на ваш читателськый суд. Зберьцї дав єм у заглавіє слова, котрыма Антоній Годинка отворят єдну свою повідку-перлу: „Час гурше ги вода...” Истинно так, честні мої братчикы, твердо позбытковав са час над наслїдством великого нашого вченого, довгі рокы дакулько ґенерацій Русинув нич не знали, не чули за нёго и ёго творчость... Айбо теперь, наконець, ци не годны сьме уповісти: рукописы Антонія Годинкы не горят! И на час найдут са гамы. Се, перед ушиткым, проста людська благодарна памнять, котра сама годна захранити славноє имня Антонія Годинкы! И так ми са видит як майглавноє: докудь наші люде будут читати тексты Сокырницького Сирохмана, честовати сёго славного автора, прислухати са ґу ёго живому слову, дотудь буде честованый и захраненый межи иншыма народами пуд Карпатами и ёго, Годинкув, малый народ, пудкарпатські Русины – gens fidelissima…

География венгерских по происхождению языковых элементов в языках народов, населяющих Среднюю и Восточную Европу, чрезвычайно широка и в основном соответствует границам Венгерского королевства XIII-XX веков. В современных литературных языках народов, проживавших на территории монархии, немало свидетельств их длительного языкового сожительства. Наряду с лексическими заимствованиями, которые первыми реагируют на активные межъязыковые контакты, немалый интерес представляют для лингвистов, на наш взгляд, те языковые явления, которые свидетельствуют о глубоком влиянии одного языка на другой/другие, в данном случае венгерского на языки невенгерских этнических групп, проживавших в составе венгерского государства на протяжении столь длительного периода времени.
Заимствование словообразовательных суффиксов (в данном случае -as, -ás), на наш взгляд, представляется свидетельством языкового влияния венгерского языка на другие (прежде всего славянские языки) на более абстрактном (глубоком) языковом срезе, каковым по отношению к лексическому уровню выступает словообразование. Функционирование венгерского по происхождению суффикса -s (и производных от него: -os, -es, -ös, -as, -ás)3 распространяется на всей территории бывшего Венгерского королевства и даже выходит за его границы. В современных диалектах и в литературных формах словацкого, словенского,
сербского, хорватского и русинского языков фиксируется немало словобразовательных хунгаризмов на -as, -ás, -es (-ош, -аш, -еш).
Среди них как заимствованные целиком из венгерского существительные на -ош (-аш, -еш), ср., например: слвц.: argaláš, tamburáš, kontrás; слвн.: dudáš, sektáš; серб.: паjтáш, кормáнош, ориjáш; русин.: такшаш, инош, немеш, асталош, так и дериваты, образованные в парадигмах собственно словацких, словенских, сербских, хорватских и русинских мотивирующих с помощью заимствованного суффикса, ср. в слвц.: nikt-oš ¬ nikto, dudr-oš ¬ dudrati и т.п.); в слвн.: cevk-áš ¬ cevka, nogomet-áš ¬ nogomet, kajak-áš ¬ kajak и т. п.; в серб.: бирт-áш ¬ биртиjа, гитар-áш ¬ гитара, корупцион-áш ¬ корупциjа и т. п.; в хорв.: blebét-áš ¬ blebétati, rűkomét-áš ¬ rűkomet, drugolig-áš ¬ drugá liga и т. п.; ю.-русин: балоґаш ¬ багоґа, бетлегемаш ¬ бетлегем, вандровкаш ¬ вандровац и т.п.; в к.-русин.: смол-ош ¬ смолі, кил- ош ¬ кили, калап-ош ¬ калап5 и т. п. При этом отметим, что за исключением словацкого, во всех литературных языках региона этот словообразовательный формант носит в настоящее время продуктивный характер, с его помощью образуются новые слова. В настоящей публикации проследим за использованием венгерского по происхождению суффикса в русинских текстах последних четырех столетий и остановимся более подробно на функционировании суффикса -ош (-аш) в
современных карпаторусинских текстах. Сразу отметим, что следы длительного русинско-венгерского двуязычия на словообразовательном уровне сказываются весьма заметно на протяжении всего периода языкового сожительства двух народов.
В „Няговской Постилле”, например, памятнике середины XVI века, наряду с лексическими хунгаризмами ковдошъ, ломъпашъ, салашъ7 (ср. венг. koldus (koldos), lámpás, szállás) зафиксированы собственно русинские дериваты курвашъ, урюкашъ (урукашъ) „наследник”,ср. венг.: örök; цемраш „работник, укрепляющий склоны, стены”(ср. их однокоренные слова, представленые в том же языковом памятнике: курва, курварити, курварский, курварство, урюкъ цемрованый)...

Отечественные слависты, которые были лично знакомы с многолетним заведующим кафедрой русского языка Будапештского университета Эмилем Балецким, непременно обращали внимание на его великолепное знание русского языка. Ярким подтверждением тому и художественное и научное наследие замечательного подкарпатского автора 30-40 гг. прошлого века [Балецкий 2007], известного венгерского слависта послевоенного времени [см.: Хадрович 1980; Петер 1981; H. Tóth 1980; Zoltán 1982]. Впрочем, о довоенной весьма богатой творческой биографии подкарпатского автора большинство коллег и учеников узнало гораздо позже [Káprály 2000; Капраль 2001]. На вопросы любопытных современников, не тот ли он Балецкий, который по мнению большинства литературных критиков Подкарпатья второй половины 30-ых гг., был наиболее перспективным русскоязычным поэтом края, будапештский ученый отвечал лаконично «нет». Главнейшая причина тому, по-видимому, нежелание лишний раз подвергать опасности собственную персону неблагоприятными на то время сведениями из «профашистского» периода биографии. Не исключено, впрочем, что будапештский лингвист с годами скептически стал относится к собственному художественному творчеству студенческих лет…
Вернемся, однако, к заявленной теме. Хорошее владение всеми нормами русского языка Эмилем Балецким объясняется во многом его происхождением. Известно, что он родился в Подкарпатье (венг. Kárpátalja), которое на протяжении предыдущих столетий выполняло функции своеобразной буферной зоны между Западом и Востоком. Медиумами между Габсбургами, с одной стороны, и Романовыми, с другой стороны, становились, как правило, интеллигенты русинских корней, каковым и был Эмиль Балецкий. Именно им, представителям восточно-славянского этноса легче всего было освоить русский язык и иные особенности восточного государства и народов, населяющих обширные земли Российской империи, с одной стороны, и хорошо ориентироваться в родной государственной стихии (Венгерское королевство, Австро- Венгерская монархия), с другой стороны. Помимо генетического родства объединены были долгое время русины с восточными братними народами и религиозными узами. Не прекратились подобные контакты и после принятия ими Ужгородской унии в 1646 году. Признав верховенство в церковной иерархии Ватикана, русины оставались во многом в сфере культурного влияния своих восточных соседей. Исследователи истории края неоднократно отмечали, например, факты завоза в Подкарпатье преимущественно церковных книг из России [Годинка 2005 : 49]. Интересно, что изначально популяризации русского языка в крае спо-
собствовала языковая политика Венского императорского двора эпохи просвещенного абсолютизма. Циркуляры двора, касающиеся светских проблем, в частности, армейские распоряжения, адресованные подданным русинам, направлялись в Подкарпатье на русском языке [Удварі 2002 : 195-205]. Не мудрено, что посредниками между правительством и народом выступали представители клира Мукачевской греко-католической епархии, ибо формально и по существу это была единственная официальная институция, представлявшая интересы русинского населения вплоть до середины ХХ столетия. Именно в недрах греко-католической церкви зарождается формирование литературного языка для подкарпатских русин, на котором в середине ХІХ века писал Александр Духнович и его последователи из лагеря будителей национального духа. Представляется, что в силу тогдашних обстоятельств именно конгломерат местной редакции церковнославянского, великорусского языков с местными говорами, который и образовал литературный язык русин (позже недоброжелателями названный «язычием»), выглядит весьма органичным и вполне закономерным. Другое дело, что уже и в конце ХІХ века были авторы (например, Иоанн Раковский), весьма близко приближавшиеся в своем языковом развитии к нормам великорусского литературного языка. Кодификация литературного языка на основе живых русинских говоров, которая практически осуществлялась изданиями каноника епархии Иоанна Кутки еще в конце XVIII века [Кутка 1801; Букварь 1797; Капраль 1999], не нашла последователей среди духовной элиты края. В 1830 году из типографии Пештского университета (как и Букварь... и Катехизисъ... Иоанна Кутки) вышла весьма важная и во многом определяющая языковой процесс в Подкарпатье на протяжении последующего столетия Grammatica slavo-ruthena Михаила Лучкая, в которой тот прямо отвергает возможность создания литературного языка на основе народных говоров [Лучкай 1989 : 48]. Ошибочность подобных консервативных взглядов была со всей очевидностью подтверждена уже вскоре, в период так называемой «весны народов», когда произошло становление «молодых» славянских наций с параллельной демократизацией у них литературных языков. Однако, именно подобная практика: ратовать за объединение всех восточных славян и при этом жертвовать собственными наречиями в качестве основы литературного языка стало весьма характерной особенностью русинской интеллигенции вплоть до 30-ых годов ХХ века. Попытки украинской интеллигенции конца ХІХ-начала ХХ веков создать собственный литературный язык не находят ровно никакого понимания в среде русинского духовенства. Призывы отдельных проукраински настроенных ученых из соседней Галиции, навещающих западных соседей на рубеже веков, к сотрудничеству на языковом уровне вызывают неприязнь и непонимание, более того рассматривается многими как преступление против некоего восточнославянского единства. Одним из определяющих факторов подобного единства, за которое боролось большинство интеллигенции края, был, по мнению русофилов, русский литературный язык. Со всей очевидностью подобное положение вещей подтвердилось
особенно в начале 20-ых годов ХХ столетия, когда учителя подкарпатских школ (а вслед за ними и подавляющее число родителей их учеников) активно сопротивлялись попыткам украинизации языка со стороны школьных властей Чехословакии [Протоколъ... 1921]. Последние, столкнувшись с языковой проблемой, не найдя местных специалистов, назначили руководителем школ украинского эмигранта Ивана Панькевича. Не удивительно, что после этого именно в учительской среде растет число украинофилов. Именно они уже в 1929 году раскалывают дотоле единую учительскую организацию «Учительское Товарищество», организовав свою — «Учительська Громада». Школы края работали в условиях языковой «конкуренции». В языковую войну ввязались политические партии: украинизацию, в частности, яростно поддерживали местные коммунисты, которые получили конкретные указания «сверху» после решения в 1924 году Пятого конгресса Коминтерна в Москве. Не удивительно, что «языковой вопрос» вскоре стал заметным препятствием на пути консолидации славянского населения Подкарпатья, а многими и вовсе был охарактеризован «проклятым». Тем более, что в условиях подобного противостояния и, видимо, под его прямым воздействием именно в те годы в среде греко-католического клира начинается формирование «третьей» силы, ратовавшей за независимое развитие культуры местных русин, в частности, использование в качестве литературного языка того же традиционного «язычия» с заметным креном в сторону его демократизации...

Учені люде кажуть, же у шырокум сенсї из бавкы зачало са вшытко, што днесь називаєме цівілізаціёв. Бавка править світом. Побзерайте довкола. Припозерайте ся ліпше до того, што вказувуть в телевізорі, бавлять дітиска за компьютером, сїх мірилох днешнїх цїнностюв. Знаву, многі уповідять, же сесе жерела днешнїх неґораздув, духовнуй бідности и тїлесного каліцтва цїлых ґенерацій люди. Айно, соглашу ся з тим. Айбо, уповім, то вже зависить од самого грача, вадь ёго воспитателюв, бавити у сю вадь у даяку иншаку бавку. Я туй кажу за неизбывноє гляданя гры вшыткыма довкола. Йсе природня тяга. Позераня безконечных серіалув пензіяшами, вадь непомірноє слуханя музыкы молодима – йсе такоє же иппен стремліня ґу бавцї (у шырюм розуміню сёго слова). Иншоє дїло, же бавкы суть про душу и про тїло. Другоє, же многі днешнї віртуалнї бавкы подаколи не облаготворявуть, а наопак – обкрадавуть душу грача. З бавками про тїло за послїднїй час не менше проблем. Занимавуть ся спортом не многі молодї люде. Особово остра се проблема про булші варошы. А як было даколи по русинськых селох? Кедь єдным словом одповідати, не позеравучи на тяжку працу про старых и про молодых, доста было и бавок. И што майглавноє, здоровіші были сї бавкы, додам. Были, кажу, ибо днесь у селї многі уже и не працувуть, и не бавлять ся, ги даколи. Час гурше ги вода, як казав колись Антоній Годинка. Не думам, же мы годнї перемінити йсю сітуацію. Айбо єдно вже годнї сьме зробити и днесь. Захранити (хоть лем на папірёви) тотї бавкы, што бавили сьме даколи.
Зачну од битя піґы. Бавили сьме ю доста активно ищи сперед 30-35-ма годами, напримір, пуд Ужгородом у Великых Лазох.
Што то за гра была, подаву ниже. Пятеро-семеро хлопчиска з спеціалныма (50-70 центув довгыма) біґарями в рукох, стовучи каждый на своїх містох («ямкох»), змагаєме ся ударити сёв палицёв (каждый приладжує ї пуд свуй зрост и силу) піґу, 4-7 центув высоку круглу паличку, заострену згори, што стоїть на пласкум камінчати у центрі очерченого фалатка землї (дас 50 на 50 центув «городка»). Ямкы наші суть розположенї облуком (дугов) за 3-4 метра од піґы. Ударити треба так, обы вна полетїла дале ги твуй біґарь, и докідь піґарь (грач, што сторожить піґу) буде за нёв бічи и вертати ю у городок, встигнути вернути ся на свою ямку з властным орудієм битя – біґарём. Се в ідеалї. На такый удар не все и не каждый валовшен. Мусиш памнятати, же коли бєш, старай ся так міряти, жебы біґарь (кедь удар неудачный) не зостав близь од городка, ибо піґарь має право застановити бавку (се значить – убалити піґу) и вуміряти довготу од нєї ку біґарёви. Кідь менше трёх ёго крочаюв, идете на ёго, піґаря (не май честованоє!), місто. Не вубили сьте піґу, біґарь дале од городка, ги на три крочаї піґаря, ищи маєте шансу. Чекаєте ударув сосїдув, и кідь став ся файный прицілный удар у дакого, пуд кліп ока біжите за свойов палицёв и стаєте на слободну «ямку». Туй уже ко шіковнійшый: вы з палицями, ци піґарь, што встигне принести піґу у городок (не ставить, лем лишить ї там) и заняти дачиє из вас місто. Кібы ушиткі не попали, первый, ко має бити и є без палицї, занимать місто піґаря. Простенькі, як видите, правила. Місто про сяку бавку мож усе найти, орудія учинити... Айбо, што важно, бавка фест дінамічна и весела, фурт тримле грачув у тонусї. Кажу, як у минулости многогодинный ї хоснователь и честователь.
За довгі годы ниґда не відїв єм и не читав єм за йсю бавку. Знам, же не бавили ї и у близькум Ужгороді. Митро Поп, наш познатый знатель народнуй културы, казав ми даколи, же відїв подобну гру пуд Мукачовом у Швабув, ци є вна швабська, ци даяка ина за походжінём, йсе не знам. Єдно уповім, же ищи на зачатку ХХ віка у селї бывали Швабы, котрі працовали у містных штольнёх.
И майглавноє: годно быти, же дако упознать и свою бавку из дїточых рокув и хоть лем на час полетить думков у властноє дїтинство... Кідь не за йсю, годно быти за даяку ину? Лем каждый най за єдну стямить и опише ю. Годнї сьте собі представити, яку складеме русинську игротеку? Хоть лем так, на папірёви. На памнять потомкум за себе. Як елемент нашуй богатуй народнуй културы из минулости.

Буду куртый, не позеравучи на вшытку торжественость момента. Ґу сьому ня веде сама творчость днесь

Михаил Капраль и А.В.Гегальчий на торжественном вечере МФ "Русская премия" по случаю награждения Тамары Керчи в Ужгороде, 2008г.

честовануй особы.
Інтеліґентность и умілська схопность пудкарпатськуй родачкы Тамари Керчі, котра паралелно з молоком матери опановала ї «сілськым», то єсть, родным русинськым языком, ховала ся межи книгами познатого в Пудкарпатю естета Ивана Керчі, родного вутця, формовала ся и екзістує и надале у творчум тандемі з братом, Іґорём Керчёв. Учила ся народностнуй толерантности и мудрости на многоязычных даколи вулицях Ужгорода.
Ниґда не писала велё Тамара, айбо все у ї немногичисленых и немногостраничных творох мысль доміновала на фонї мінімума формы, порувняй ї гаданкы, напримір. Ги и заповідав Антон Павлович Чехов, додам. Кібы на то моя воля, оддав бы-м Тамарі Керчі майвисшу літературну премію лем за єден тітул ї книгы мініатюр «Бобалькы з попрём» (1997). Ко мало знає за йсю русинську сакралну страву, похопить мою мысль.
Ниґда Тамара Керча не облікала медом написаноє слово, не хосновала гостру фабулу на потребу широкуй публикы, не шатовала за хоть яку цїну полюбити ся читателёви. Все была честна з собов, а значить, ниґда не обманёвала и своих почитателюв. Висока моралность и тяжка праца над каждым словом. Се умілськоє кредо Тамары Керчі! Май булше тогды, кедь пише про майменшых: позерай ї книгу казок «Было ци не было. Казкы и гаданкы з ілустраціямы» (Ужгород, 2003; творчость на сторонах новинкы «Пудкарпатськый Русин»).
Ниґда не лізла межи люды, скорі наопак, уникала гучної публичности. Годно быти, же то хыба про наш час, айбо така вжек є Тамара Керча. Так собі думам, же и днесь межи нами не онь так комфортно себе чувствує пуд взглядами тулькых люды...
Йсю скромность юй мож перебачити. Як кажуть в Ужгородї, тельо бы было біды... Лем най бы и надале, на радость доростлых и дїтей края, творила ги й дотеперь наша днешня геройка вечера – Тамара Керча. Порадуйме ся за неї, за йсю, яку велику, таку и скромну труженицю на полю модернуй русинськуй културы.